Не то чтобы он не оценил, как ткань обтягивает её формы. Но вид Сары в его футболке разбудил в нём… собственнические чувства. Его. Его футболка. Его плита.
Его женщина.
Такер резко выдвинулся из-за стола.
– Тебе не надо этим заниматься. – И шагнул к ней.
– Уже всё. – Она последний раз провела по плите и бросила влажную губку в раковину. – Надеюсь, ты не собираешься избавиться от этой вещицы, когда будешь тут всё обновлять. Готовить на ней – одно удовольствие. Я…ох.
Сара обернулась, и он прижал её к столу.
– Ты оделась.
– Ага, люди часто так поступают.
– Мне ты нравишься раздетой.
– Что ж, когда я сегодня поеду в оранжерею, это может стать серьёзной проблемой.
– В оранжерею? – Такер побаловал себя, покусывая её изящную шею.
– Ну, знаешь, растения и цветы, и мульча, и… держи себя в руках, Петтигрю.
– Я бы лучше подержал в руках тебя.
Сара засмеялась, тревожно взглянула на крыльцо и сбросила блуждающие по её телу руки.
– Потише, парень. Мне нужно поторапливаться, если хочу успеть поработать до наплыва посетителей.
Сообразив, что больше ему ничего не светит, Такер поцеловал её в плечо и отстранился.
– Эта твоя оранжерея… там продаются горшки?
– Имеешь в виду, для цветов?
– Нет, ночные.
– Очень смешно. Конечно, там есть горшки. А что?
Такер подумал о жёлтых бутонах, что видел у банка.
– Может, я захочу несколько этих, – он неопределённо махнул рукой, – цветущих штуковин, о которых ты упоминала.
Сара прикусила щёку:
– Цветущих штуковин?
– Откуда мне, чёрт возьми, знать, как они называются?
– Гибискус. – И тут веселье в её глазах сменилось алчностью. – Хотя у тебя достаточно солнца, чтобы прямо здесь, наверху лестницы, посадить прелестный карликовый цитрус. Забавно будет, правда? И, например, вдоль каждой стороны дорожки разобьёшь клумбы с лантаной. Она цветёт просто офигительно, и видит бог, всё лучше, чем нынешняя облезлая трава. Конечно, для посадки сейчас не самое удачное время, но если добросовестно поливать…
– Сара. – Такер поднял руки. – Я сказал, пару горшков. Не ботанический сад.
– Расслабься. – Она потрепала его по щеке. – Это будет весело.
– К твоему сведению, – жаловался Такер, выезжая с оранжерейной парковки, – выкинуть сотню баксов на растения – это не то, что я называю весельем.
– Девяносто семь. К тому же как минимум сорок из них ты отдал за горшки. – Сара обернулась, чтобы полюбоваться разноцветным морем цветов в кузове. – Только посмотри, какие они миленькие.
Он нахмурился в зеркало заднего вида:
– Предполагается, что пикап должен выглядеть сурово и мужественно. Не миленько.
– Нет причин, почему он не может сочетать и то, и другое. Ты суровый и мужественный, но твоя работа, плоды твоих рук милы в своём роде.
Такер ещё сильнее сдвинул брови:
– Я не пишу… цветисто.
– Вообще, я говорила о твоих поделках из дерева. Стулья, которые ты смастерил для заднего крыльца, прекрасны. Но, – раз уж он поднял эту тему, – чтобы называться изящной, проза не обязательно должна быть цветистой или возвышенной. Изящная по определению – приятная, с красивым слогом. Если следовать этой логике, то с полным основанием можно утверждать, что ты пишешь мило.
– Гм.
И снова, поднимая эту тему, Сара словно ломилась в запертую дверь. Стараясь подавить разочарование, она уставилась в окно:
– Прекрасный день.
Пушистые белые облака разбрелись по небу, будто стадо тучных овец, не обращая внимания на ленивый ветерок, который никак не мог набраться сил и прогнать их.
– Жарко, – только и сказал Такер.
– Да, но повышенная влажность очень даже неплохо. Мы не будем…эй! – Сара выхватила бутылку, что он успел стащить из подстаканника. – Это пить нельзя.
– Чёрт, почему нет? У тебя их две.
– Это вода с сахаром. Сэм из оранжереи замешивает её специально для меня. Чтобы не травмировать корни при пересадке растений.
– Иисусе, – пробормотал Такер себе под нос.
– Подожди, пока обзаведёшься огромными горшками с цветущими штуковинами, приятель, и посмотрим, кто будет смеяться последним.
– Приятель? – Он ухмыльнулся, высунув локоть в открытое окно.
– Извини. Я хотела сказать, ты, чёртов придурок-янки.
Его смех пробирал до кончиков пальцев на ногах.
– На твоей парковке машина.
– Что?
Такер махнул на джип, что пристроился рядом с маленькой легковушкой Сары.
– Ну, придётся их разочаровать, но мы закрылись. Я только… о. – Сердце радостно запело, стоило увидеть такой знакомый силуэт мужчины, изучающего сад. – Папа. Это мой отец. Остановись, Такер. Он не собирался приезжать до Дня благодарения…
Он даже еще не успел переключится на «парковку», а Сара уже выскочила из машины и побежала.
Такер наблюдал, как она бросилась в объятия высокого худощавого человека с седеющими волосами и потемневшим от загара лицом. Они стояли посреди цветущего сада, и от буйства жизни вокруг эта сцена казалась ещё трогательней. Когда мужчина рассмеялся и с истинно отцовской гордостью привлёк Сару к себе, Такер вдруг почувствовал ужасное одиночество.
Ощутил, как тоска протянула свою своевольную руку и с силой стиснула сердце.
Глубоко дыша, пока боль не отступила, он, неуверенный и слегка смущённый, сидел в кабине пикапа.
Надо ли подойти, представиться? Или оставить их в покое?
Сам Такер предпочёл бы второй вариант. Не имея собственного отца, он не особенно хорошо ладил с чужими. Не сказать, что ему совсем не хватало мужского образца для подражания. Мама со временем завела и друзей, и поклонников, из них парочка даже водила Такера на футбол, баскетбол и всякое такое. Были учителя, которых он уважал, и старый мистер Сол, мастер на все руки, живший в их доме. Именно он первый показал Такеру, как управляться с молотком.